«Встанем у Минздрава с плакатами — и гори оно всё огнём». Большое интервью о белгородской медицине авторов телеграма «БелЗдрав»
Телеграм-канал «БелЗдрав» за несколько месяцев существования стал одним из главных мест получения эксклюзивной информации о белгородской медицине. Канал ведут анонимы, сообщающие о том, что скрыто за официальными сводками департамента здравоохранения Белгородской области. Администратор телеграма «Белгород № 1» Владимир Корнев смог пообщаться с командой, которая создаёт «БелЗдрав», — и получал порой шокирующие ответы.
Это интервью стало возможно благодаря подписчикам «Белгород № 1», финансово поддержавшим телеграм-канал.
До интервью необходимо прояснить несколько позиций:
- Автор интервью общался с редакцией канала на условиях полной анонимности. Автор интервью не знает и не узнал в процессе разговора имён и должностей редакции «БелЗдрава».
- В интервью принимали участие трое из четверых участников команды телеграм-канала «БелЗдрав». Для понимания мы будем представлять их К., М. и П.
- Изначально на связь с нами вышел К., но вскоре М. и П. пожелали присоединиться к беседе, так как посчитали ответы К. «слишком мягкими».
— Как вы поняли, что стоит начинать Белздрав? Что стало отправной точкой?
К. — Идея зрела давно, по мере того, как в медицинском сообществе нарастало недовольство «модернизацией» и её последствиями. Все разговоры среди медиков стали сводиться только к тому, на кого и как давят. Но именно такой «отправной точкой» стала история с массовой смертью детей в перинатальном ГБ2. Точнее даже не сам факт смертей, а именно попытки их скрыть.
— Кто предложил создать канал в телеграме? И почему именно здесь?
К. — Именно в Телеграме потому, что считаем этот канал распространения информации самым надежным с точки зрения безопаcности. Плюс самый оперативный. Много преимуществ у Телеграма на самом деле. Ваш канал Белгород №1 тому яркий пример. Консультировались с теми, кто разбирается в медиа — нам сказали «В Белгороде только Телеграм».
— А ведёт сейчас канал тоже тот, кто разбирается в медиа?
К. — Справляемся своими силами. Это вроде бы не сложно. Разве что не разобрались до сих пор, как в одну запись добавлять сразу и много текста, и фото.
— Но кажется, что канал ведет очень подкованный в русском языке и упаковке информации человек. Явно связанный с медиа.
К. — Есть предположения? Возможно, это как раз из разряда «кажется». За хороший русский спасибо маме и папе, стилистически много черпаем как раз из «Белгород №1». Кратко, ёмко, по сути, без излишней эмоциональной окраски.
Некоторые думают, что чем больше эмоций затолкать в текст, тем сильнее он «зацепит». А чаще всего получается наоборот — даже серьезная информация «теряется». Вспомните Китову и тему с Винаковой. Ужаснейшая же история по сути. Но её запустили через «желтушную» журналистку, и по сей день никто из серьезных СМИ эту тему не хочет трогать.
— Сколько человек в команде канала?
К. — Четыре. Если именно об авторском составе. Пишущих двое. Думаю, опять же, по стилистике публикаций можете даже проследить, кто когда пишет.
—Как вы объединились?
К. — Давно знакомы друг с другом. Каждый так или иначе знает, что такое «интернет», какой резонанс он дает тем или иным новостям. Раньше, если что-то узнал, можно было Лежневу прислать. Или в СМИ. Но Лежнев уехал, СМИ в своё время показали свою ненадежность. Всяческие «открытые письма в Москву» за пределы региона местные силовики не выпускают. Как показывает практика — у нас «охота на ведьм» всегда важнее, чем решение ситуации.
В очередной раз как-то обсуждали случай резонансный в медицине, проскочила мысль создать свой сайт на эту тему, чтобы информацию озвучивать. Начали консультироваться, как получить максимальный охват при минимальных сложностях (технических, я имею ввиду). Дальше уже рассказал — порекомендовали Телеграм. Сначала подписали человек 30–40 из круга своих знакомых медиков. Потом Вы упомянули нас в Белгород№1 — и понеслось.
Наши ключевые информаторы — медицинские работники и источники в Департаменте здравоохранения. Большую часть документов мы берем в открытом доступе — судебные постановления, документация на закупки, справочные данные по юридическим лицам, постановления администраций и т.п. Просто копаем глубже, чем остальные.
Скажу даже так, это не только моё мнение (или мнение авторского коллектива) — об этом через одного все говорят: если бы силовики выполняли свою работу, необходимости в каналах вроде «БелЗдрава» не было бы. У нас же в регионе чем сильнее кто-то проворовался — тем плотнее на его деятельность закрывают глаза.
— А как силовики влияют на открытые письма? Можете рассказать пример?
К. — А вы знаете принцип работы открытых писем? Пишем мы, например, жалобу в Минздрав. Если почтой отправлять, то 99 процентов, что из региона вообще это письмо не выйдет. Если через интернет-приемную, то из Минздрава его отсылают, например, на Зубареву с припиской: «Разобраться, отчитаться по итогам». Ну а если в этой условной Зубаревой и заключена проблема? Порочный круг.
— Вы хотите сказать, что ни ваши источники, ни вы сами не имеете никакого отношения к силовым службам?
К. — Кого бы из силовиков вы бы не имели ввиду (полиция, прокуратура, ФСБ, СК) — к ним отношения не имеем. Источники — другой вопрос. Бывает так, что поступает информация, условно, из СК — но это не системная работа, а скорее из серии «знакомый знакомого, который работает там-то…».
На самом деле вы даже не представляете, насколько медицинское сообщество дружно и насколько широка сеть получения информации. Мы сами до конца этого не представляли, когда начинали. Это действительно тот случай, когда «общая беда объединяет». Людей словно прорвало, причем сказать свое слово хотят очень многие — от санитарок до уважаемых врачей.
Еще момент с источниками. Очень много писем приходит, и естественно понимаем, что через нас какую-то инфу пытаются «слить», пытаются уже нашими руками в какие-то игры играть. Не исключено что и силовики. Только смотрите, какой момент — силовики не первоисточники. Первоисточники — это врачи, это медперсонал. Потому что если у вас на операционном столе кто-то умер — об этом знаете вы, ваша команда, заведующий отделением, главврач. А потом уже информация уходит силовикам. Или не уходит, если главврач этому препятствует.
С силовиками хотелось бы иметь взаимодействие, но им сейчас ставят задачу не «разобраться в озвучиваемых проблемах», а «найти тех, кто эти проблемы озвучивает». Хотелось с СК взаимодействия, но та же история с закупками в первой городской, когда 72 растраченных миллиона «простили за сроком давности» пошатнула доверие. История с той же Винаковой, когда СК вроде как год разбирался в причинах, а в итоге выставили виноватой только 60-тилетнюю Аулову.
Повторюсь еще раз — если бы силовики занимались своей непосредственной работой, то и медики бы лечили людей, а не каналы в телеграме вели.
— Сейчас силовики ориентированы в том числе на поиск вас. Вы оказывались на волосок от того, чтобы вас нашли? Что чувствуете по этому поводу, не страшно жить?
К. — Меня тут коллеги упрекают, что «слишком мягко общаюсь» и «ною», а надо «зубы показывать». У нас плюрализм мнений, это в какой-то степени хорошо.
Насколько мы знаем, сейчас как раз больше ищут тех, кто с медиа связан. Ваша фамилия в том числе часто мелькает, что вы «на нас работаете». А насчет «не страшно?» — страшно то, что делом, которому ты посвятил всю жизнь, руководят дилетанты, и что в случае чего не руководители понесут ответственность, а мы, «расходный материал».
Да, рано или поздно кого-то из нас могут вычислить. Да, мы переживаем. Но ситуация накалена настолько, что молчать невозможно. Что бы вы сделали в нашей ситуации?
— Ещё до канала в сети появилась аудиозапись совещания с участием замминистра. Это слили вы?
К. — Формулировка «слили» неприятная, но если по сути — да, мы. Кстати, это именно тот момент, когда поняли, что не все СМИ одинаково полезны. Кто-то из представителей СМИ слил входящее письмо, и правоохранительные органы искали как раз отправителей.
— Вы сказали, что раньше можно было скинуть информацию Лежневу. Насколько это было массово среди врачей? Он всегда честно передавал суть?
К. — Мнение о Лежневе у многих диаметрально противоположное. Плюсы Лежнева: если он озвучивал что-то, это вызывало резонанс, за которым следовали какие-то действия на решение проблем. Минусы: он брал не все темы. В какой-то степени можно сказать, что он конъюнктурщик. Он сделал себе на теме медицины репутацию, которую затем конвертировал в политическую должность. Неоднозначный человек.
Дальнейшее общение происходило с тремя авторами «Белздрава»: уже отвечавшим ранее К., а также П. и М.
П. — Среди врачей это не было массово. Суть он мог передать верно, но мог и вообще не взяться за тему
К. — Он Головченко всегда прикрывал.
М. — Лежнев известен своей способностью «выпрашивать» деньги. Моя личная позиция: главный минус Лежнева не столько в том, что он весь проплаченный до мозга костей, а в том, что он кричит на всех углах: «Да ни в жизни! Никогда! Я за справедливость!».
— С момента появления канала разные люди обсуждают, кому он выгоден и против кого направлен. В этом контексте мне интересна ваша информация в части руководства департамента здравоохранения.
Основная версия— на место Зубаревой готовилась Крылова, но в какой-то момент что-то пошло не так, и это место приготовили для Бондарева.
П. — Крылова и сейчас готовится.
М. — Антоша каждый день в Депздрав наряжается как на праздник.
П. — К Крыловой много было вопросов, когда документы нужно было готовить на освоение денег для ГБ2. Мы писали об этом. Губернатор её на «ковер» вызывал и ставил условие: неделя на документы и уволю всех. В неделю не уложились, естественно, но документы сделали. Крылова сейчас единственная, кто «вывозит».
— Имеет ли канал какую-то цель, кроме информирования людей о состоянии белгородской медицины?
П. — Конкретные цели мы обозначали: привлечь внимание к «модернизации», которая по факту просто рушит региональное здравоохранение и снижает качество медуслуг. По хорошему, этот процесс надо тормозить, проводить анализ с привлечением экспертов Минздрава, а не местечковых экспертов.
Знаете, кто подписывал документы по объединению поликлиник и больниц? Комиссия из 12-ти человек. Единогласно. И в этой комиссии были кто угодно, но не специалисты. Мы собираемся в ближайшее время эти документы публиковать.
М. — В ГБ2 люди каждую неделю умирают, чьи то родственники, дети. Нам жалко этих людей, и хотим чтобы этих жертв стало намного меньше.
К. — Цель: остановить Бондарева. Этот человек должен сидеть на скамье подсудимых, а не в кресле главврача.
— Вы были в Минздраве. Можете подробнее рассказать, с чем конкретно ездили? Сотрудник какого уровня принимал? Как организована такая встреча, на вас вышли или вы попросили выслушать?
П. — Мы добивались выхода на Минздрав ещё задолго до появления канала. Сначала думали выйти на Яковлеву, так как после полученной аудиозаписи с закрытого совещания решили, что она и есть наш союзник. В итоге все оказалось диаметрально противоположным. Она была в гневе потом именно из-за факта утечки в СМИ. И вообще, как нам объяснили источники, часто бывающие в Минздраве, именно она «крышует» Белгород там. Может это грубая формулировка, и доказательств прямых мы предъявить не можем пока. Но это версия не от одного и не двух человек.
М. — В Минздрав у нас только К. ходит. Остальных фейс-контроль не пропускает. Когда нас разоблачат, мы сдадим его как инициатора создания этой всей группировки.
П. — В итоге через помощника вышли на одного из замминистров.
— Но вы рискуете, приходя в Минздрав открыто. Вам пообещали иммунитет?
П. — Иммунитет не обещали. Я писал сегодня, что никто там особо нас не ждал. Но стратегия в настойчивости. Мы делаем так, чтобы они не могли не замечать происходящее. Буквально выторговываем то, чтобы они занимались своей работой. Ну и естественно, что Минздрав не единственный источник, через который мы заходим, просто об остальных пока рано говорить. Но в Минздраве об этом знают (что они не единственные), и вынуждены что-то делать, очевидно осознавая, что с них потом спросят — «почему не реагировали на предоставляемую информацию?».
К. — Скажу своё экспертное мнение: Минздрав это банка с пауками.
— Ваши родственники или друзья умирали в горбольнице № 2?
К. — У моей мамы на работе коллега. Её дочь в числе тех семей, кто потерял ребёнка в июле.
М. — В этом городе многие друг другу друзья или родственники. Приходилось воевать с завотделениями за нормальное лечение, когда видишь, что никто там не нужен врачам. Медсестрички из жалости дают свои лекарства лежащим там, из дома. Всех своих знакомых отговорил лечиться там. Поэтому может и живы, слава богу.
— Можете привести три причины, почему белгородцам нельзя там лечиться?
К. — 1. Ушли опытные специалисты, набрали низкоквалифицированных. Это самая главная причина. Качество диагностики упало. Плановое лечение ещё более-менее, но если ургент — высокие шансы на смерть.
2. Загрузка ГБ2. После того, как сюда стали перекидывать мощности с других медучреждений, людей все чаще приходится в коридорах размещать, или домой заворачивать. СанПиН нормы, естественно, никто уже не учитывает. Отсюда и инфекции в том числе.
3. Отношение к пациентам. Озлобленность врачей вымещается в наплевательском отношении к пациентам.
М. — 1. Все хорошие врачи, кто годами в профессии, уволены. Какой адекватный главврач сам откажется от команды профессионалов?
2. Если тебе не повезло и ты все же умер, то в причинах твоей смерти вряд ли станут разбираться. Побыстрее напишут липовый диагноз и даже подарят гроб, в котором тебя сами и похоронят! Как Винакову.
3. А зачем обращаться в заведение, известное своим сволочным отношениям к пациентам? Благо, в этом городе есть другие больницы и клиники, куда ушли нормальные врачи.
—Назовите два-три места, куда вы советуете отправиться больному в Белгороде.
М. — У меня недавно офтальмолога спрашивали. Порекомендовал «Поколение» или Стрелецкое. Да и в областной сейчас безопаснее рожать, чем в перинаталке.
П. — В Белгороде из медучреждений можно хорошо отзываться об Областной Иоасафа и детской областной. К Чефрановой, хоть и тоже есть вопросы, но она действительно специалист, и собрала такую же команду специалистов. В детской областной Проценко тоже эффективно работает.
К. — Про «Поколение» не соглашусь. Те же яйца, только в профиль.
—Иногда ваши посты содержат такую информацию, которая может быть известна очень ограниченному кругу лиц. Как проходит проверка информации перед публикацией? Или какая-то часть информации не проверяется, потому что источник 100 процентов?
Например, часть поста про Винакову: «Бондарев договаривается с начальником белгородского патологоанатомического бюро Владимиром Алексеевичем Нагорным…».
К. — Непосредственно от патологоанатомов.
П. — Мы стараемся не публиковать информацию, в которой на 100 процентов не уверены, ибо не исключаем момента, что нас раскроют, и тогда могут пытаться привлечь за «клевету». Обычно или от первоисточника когда идет, тогда публикуем, либо ищем подтверждений до того момента, когда достоверность будет неоспорима.
— Предположим, завтра одного из вас раскрывают. Во-первых, какой реакции и от кого вы ждёте? Во-вторых, какая тактика в таком случае?
П. — Мы делаем всё, чтобы нас не раскрыли. Если ситуация дойдет до этого, будем выступать открыто. Мы осознаем риски, но уверены, что наши слова могут подтвердить сотни и тысячи белгородских медиков. Просто сейчас всех в такие рамки зажали, что боятся рот раскрыть.
— А открыто — то есть продолжите свою деятельность, но уже не анонимно?
П. — Лично я да.
М. — Однозначно продолжим. Хочется видеть нашу медицину высокой не только на первом канале у Малышевой.
К. — А я считаю, что если нас раскроют, все и дальше будут молчать. Никто за нас на заступится. Я вообще если что эту затею с каналом не разделяю до конца.
— Что говорят об этом всём ваши семьи? Жёны/мужья? Или они не знают?
К. — Знают. Поддерживают.
М. — Да знают конечно. Волнуются. Но понимают, что кто-то должен останавливать эту адскую машину смерти.
П. — Естественно мои знают, пусть не всех деталей, но в общих чертах. Лично я просто объяснил, что по-другому в этой ситуации я поступить не могу. Меня поняли.
— Что должно произойти, чтобы завтра открыто 10–20–30 медиков выступили против происходящего?
К. — Должен быть лидер и понимание, что результат будет. Ну то есть, что этих 20–30 не в автозаки упакуют и уволят задним числом, а услышат.
М. — Этот лидер должен обеспечить безопасность этим людям, гарантию работы. А сейчас это невозможно. Я так считаю.
П. — На самом деле, многие из медиков, уважаемых, опытных, готовы выступить. Но перед кем? На уровне региона их не слушают. Хотя вот даже мы в Минздрав отправились, нам несколько человек сказало: «Мы готовы озвучить перед министром реальное положение дел в белгородской медицине». Вопрос в том, что там скорее пока не готовы их слушать.
М. — Хотя в Минздраве на закрытых селекторных совещаниях слово «Белгород» звучит все чаще. Шороху навели.
— А есть претендент на лидерство?
К. — Ведём переговоры с таким. Надеемся, дожмём.
П. — Никто из них не хочет открыто конфликтовать с губернатором. У всех есть, что терять.
М. — Мы очень надеемся на Москву. На местном уровне ситуация безнадёжна.
К. — Я не верю в Москву. Рыба тухнет с головы.
—Кто является главным бенефициаром всей этой «модернизации»? Ну то есть окей, есть исполнители на местах, но кто всё это начал? И зачем?
П. — Мы писали об этом в самом начале. Губернатор шел с этим проектом на очередной свой срок, поэтому он крайне болезненно относится к мнениям о том, что «модернизация» идет куда-то не туда. А истинная причина «модернизации» в банальной нехватке финансов на здравоохранение. Им не занимались долгие годы, пропустили «точку невозврата», когда нужно было сохранять то, что есть. Теперь урезают, сокращают, но подается все под соусом «улучшения».
— А почему пропустили эту точку? Кто виноват в этом прежде всего? Только ли губернатор?
П. — Раньше финансирование на здравоохранение в основном шло из федерального центра. Возможно думали, что так будет всегда. Когда Москва стала перекладывать расходы на региональные бюджеты, начались проблемы. Ключевые решения в любом случае за губернатором. Он или не слышал, или не хотел слышать, или информацию до него искаженную доносили (хотя сомневаюсь).
Ну вот даже сейчас, когда все проблемы в здравоохранении выходят наружу, когда смерть за смертью, когда и врачи, и население жалобами на медицину закидали все инстанции, какова реакция губернатора? Он признает проблему? Нет. Он продолжает рапортовать об успехах.
К. — Первый шаг к решению проблемы — признать ее наличие.
— Какое у вас отношение к Наталии Зубаревой?
П. — Я считаю её дилетантом, у которого амбиции многократно превышают компетенцию.
К. — Зубарева ничего не решает. Ее назначили как раз под «модернизацию», чтобы она продвигала мнение губернатора, ибо своего мнения по медицине у неё в принципе быть не может. Говорящая голова.
П. — Зубарева решает многое, нельзя её недооценивать. На сайте, кстати, анкетирование висит. Там в том числе, по-моему, есть пункт оценки руководителя департамента. Проголосовавших немного, но это же в основном сотрудники Депздрава, пусть и анонимно. Результаты оценок Зубаревой не очень…
— Вы упомянули, что не выходите на связь с работы и дома. Откуда вы пишете тогда? И какие ещё меры предосторожности используете?
М. — Меры предосторожности: мы никому не говорим, откуда пишем.
К. — У каждого одно устройство специально для канала, с выключенной сим-картой. Не подключаемся к общественным сетям (кафе, учреждения). Раздача интернета с другого устройства.
— Это вы сами придумали или в шпионских фильмах подсмотрели?
П. — В шпионских фильмах? Нет. Скорее сами. Это выглядит логичным.
— Ваш канал в 99 процентах случаев — про негативную сторону белгородской медицины. Что хорошего можете отметить в нашем здравоохранении?
К. — У Чефрановой сейчас хорошая команда.
М. — У меня уважение вызывают работники (работницы) той старой команды. Вопреки прессингу, в котором младший персонал сейчас работает в ГБ2, медсестры и санитарки преданы своему делу. К людям добры.
П. — Из хорошего можно отметить, что, несмотря на проблемы, много молодежи приходит целеустремленной, с желанием лечить. Но опять же проблема в том, в чьи руки они попадают и какому примеру учатся.
К. — У кого учатся. Чтобы стать хирургом, например, опыт нужен. Как у летчика, чем больше налетал, тем опытнее. Тут одним дипломом, типа как у Бондарева, ничего не решишь. Только практика. И опыт старших.
М. — Да, Чефранова забрала всех лучших врачей себе. То, что Бондарев «выбросил», Чефранова сохранила. Умно.
П. — У Чефрановой, кстати, недавно Солошенко получил «лучшего хирурга России». И это на самом деле так.
К. — Солошенко крутой, очень.
П. — При всем при этом я повторюсь, что к Чефрановой тоже много вопросов, к её амбициям, к её подходу к руководству. Схемы и там прослеживаются различные. Но она хотя бы выезжает именно на качестве медобслуживания.
К. — А Бондарев выезжает на деньгах Зотова. После Луценко как отдавали Чефрановой на время ГБ2, так бы и оставили. А так всё то, что из областной вышвырнули за «некомпетентность», подбирает теперь Антошка.
Пример, не «слухи»: Демиденко, заведующий лор отделения ГБ2. Вылетел из областной после того, как пацан у него на столе умер. Плановое выпрямление носовой перегородки! Бондарев себе подобрал. А должен был ведь под суд пойти.
— А из действий властей? Например, проект «Управление здоровьем» имеет положительные стороны? Или другие действия департамента?
П. — Про «Управление здоровьем» мы не раз писали: не может быть сокращение мощностей фактором положительным. Весь этот проект по сути — сокращение мощностей. Развитие ФАПов — это же возврат к тем самым «медпунктам», которые в советское время были. Это не прорыв, это реанимация того, что было раньше, но развалилось в постсоветское время. И по ФАПам, опять же, столько проблем сейчас вылазит — качество ремонта, нехватка специалистов… Развалили то, что раньше было, а теперь с трудом это возвращают. Положительный это момент или нет? Не знаю.
Плюс еще по «Управлению здоровьем» — это же, по сути, федеральный проект «Бережливых поликлиник», поданный под местным соусом «эксклюзивности», чтобы рейтинга губернатору натянуть.
— О чём говорит то, что сейчас происходит в «Медтехнике»?
К. — Очередной пример коррупции в руководстве. В медицине, на самом деле, очень много денег. Мы разбирали это в теме с ФОМСами. Но львиная доля этих денег воруется.
П. — История с «Медтехникой» — то, о чем мы пишем постоянно. Махинации с документацией и коррупция на верхних эшелонах. Опять же, почему у нас в регионе так много хищений именно на закупках оборудования, на поставках? Потому, что специалистов, разбирающихся в теме — единицы.
Специалистов нет! Мы пишем про «маммографы», потому что разбираемся отчасти, потому что консультировались. А спустя несколько дней в Департамент запрос с Соборной: подтвердить или опровергнуть. Естественно, что говорят — «да то поклеп, все там мы грамотно сделали!». А губернатор дальше и вдаваться не будет. Хотя бумажки на закупки все через него проходят.
Но он же тоже не специалист, у него одна фишка — сверху написать, чтобы на 10% цена закупочная снижена была. Типа экономия. А все же знают уже об этом, закладывают сразу на 30–40 выше рынка, Степаныч 10% скинет, а они все равно в плюсе.
К. — А я другие истории напомню: Александр Бондарев, замначальника департамента в своё время. Закупка томографов, 54 миллиона хищения. Где сидит? Главврачом в Борисовской ЦРБ.
Александр Сотников, бывший главврач ГБ1. Закупка реагентов у Ауруса, 72 миллиона хищений. Где сидит? В Москве где-то, как говорят, чуть ли не в больнице при администрации президента.
Вот мой ответ на вопрос. Закончится всё тем, что «порешают». И чем больше в итоге окажется сумма хищений, тем больше у этой версии шансов.
М. — И ещё Ивана Залогина можно в пример привести. Его тоже сместили за махинации, посадили по тихому в госпиталь ветеранов, пока в Орле рядом с Лежневым не всплыл!
— Как вы считаете, есть предпосылки к подобным анонимным или нет каналам в белгородском образовании, культуре и других сферах?
П. — Думаю, что глаголевский Департамент строительства был бы первым кандидатом в этом списке. Нравится очень канал «IT Белгород», иногда прямо хочется репостнуть их статьи про то, как пытаются вычислить их. Настолько всё по одному шаблону!
К. — «Блэтгород» с темой про плитку на Соборной красавчики вообще. Мне кажется, что всё к тому и идёт, что скоро при каждом департаменте будет свой телеграм-канал.
М. — Я бы про образование писал. Столько примеров уже есть, пишу «в стол». Когда-нибудь возможно они выльются в отдельный канал.
П. — Кстати да, про образование интересно было бы. Другой момент, я считаю, что популярность БелЗдрава — не в том, что мы такие «крутые авторы», а что тема затрагивает буквально каждого. И связана с самым важным — здоровьем своим и своих близких.
М. — Да, от ошибок учителей не умирают, как от некомпетенции врачей.
— Была ли информация, перед публикацией которой вы сомневались? Или которую не опубликовали?
П. — Не хотели публиковать про смерть племянницы Зотовых, долго спорили. Тяжело было найти ту грань между трагедией семьи и личной неприязнью к человеку.
А так, в целом, запретных тем нет, разве что очень заморачиваемся над достоверностью озвучиваемых фактов. То есть даже если нас «раскроют» и попробуют в правовом поле давить (через суд), то мы сможем доказать, что озвучивали правдивые факты.
М. — Если инфа непроверенная — тогда не пишем. А так пишем всё. Иначе зачем нам анонимность.
— Что должно произойти, чтобы канал остановился?
М. — Раньше я сказал бы: уберите Антона Бондарева из здравоохранения! И я замолчу. Но потом я вспомнил про Залогина, про Лежнева, про Артема Алексеева (завхоза) и прочих, про пипец в наших перинатальных и понял, что замолчать нам придётся нескоро.
П. — Мы изначально не ставили задачу делать какой-то медийный ресурс, который в итоге получается. Считали, что озвучим ключевые проблемные темы — непродуманный процесс объединения медучреждений города, отсутствие профессионалов в управлении Департаментом, и трагические случаи в ГБ2, которые замалчивали. Потом, после упоминания в Белгород№1, подписчики нахлынули, и мы стали вроде как ответственность чувствовать перед читателями, что они ждут от нас информации. Сначала даже обсуждали: а о чем мы будем завтра писать? А по факту получается так, что приходим все на работу, и кто-нибудь из нас обязательно новую информацию узнает. Проверяем каждый по своим источникам, и к обеду уже она в эфире.
Вообще я считаю так: какие-то трагические случаи в медицине происходили и будут происходить всегда, здравоохранение — это всегда битва между жизнью и смертью. Но в белгородском здравоохранении эти проблемы стали массовыми, не единичными. И это уже говорит о системных проблемах, проблемах именно в управленческих и организаторских решений. Смерть одного человека — трагедия; смерть семи, десяти, двадцати двух — это системный сбой.
— Я больше не о вашем желании. А об обстоятельствах, которые могут вас заставить остановиться.
К. — Мы тут на днях обсуждали, что если ничего не выгорит, встанем у Минздрава с плакатами, и гори оно все огнём. Заднюю уже поздно включать.
М. — Вдогонку за П. вспомнил слова одного коллеги по поводу смерти младенцев в гб2. «Новорожденные умирают — главврач разводит руками, спихивает на родителей или инфекцию. А если этих 10 детей вывести на площадь и умертвить, то это уже убийство, терроризм».
Есть над чем задуматься.
